— Пожалуйста, укажите планету, с которой вы прибыли, — попросил автомат.
«Земля», — нажала Шивон.
Узкая кабинка с тёмно-бордовой занавеской напоминала одновременно аппарат «быстрого фото» и конфессионал тесной старой церковки в Баллиноре.
— Пожалуйста, выберите вашу конфессию, — сказал автомат. — Vous кtes priй de choisir votre confession. Quere Usted eligir su confesion, por favor...
Шивон выбрала «католичество».
— Пожалуйста, выберите язык исповеди...
«Английский, Северная Ирландия», — нажала она.
Голос, которым её поприветствовал автомат, был действительно голосом ирландского католического священника — этакого отца О’Рейли, доброго и философствующего со своей паствой, втихую пьющего и ходящего на регби по воскресеньям. Типичного, одним словом.
Слишком типичного.
— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила, — сказала Шивон, опустившись на колени. — Последний раз я исповедовалась... очень, очень давно.
— Я слушаю, — сказал виртуальный отец О’Рейли.
Шивон уже почти открыла рот, чтобы изложить машине свои грехи, но отчего-то вдруг прихватило горло. Исповедальный автомат был освящён Ватиканом. Там решили устанавливать такие машины на корабли дальнего следования и «зимовочные» станции, опасаясь, что любовь к Богу у космонавтов пройдёт согласно давнему земному принципу — с глаз долой... Шивон отчасти была с Ватиканом согласна. Она боялась улететь слишком далеко от Него. Но сейчас, склонившись у занавески, она отчётливо ощутила, что собирается исповедоваться аппарату «быстрого фото». Пластиковой кабинке.
Она не знала, что побудило её прийти, — в последний раз доктор Шивон Ни Леоч ходила к исповеди, будучи ещё зелёной стажёркой, к живому отцу Гжезинскому. Но знала точно, что заставило её выскочить из автомата, будто ошпаренной, — страх Божий. Подлинный страх.
«Исповедальню» поставили на пятом ярусе Лингвистической Исследовательской Станции на Омеле — планете, куда все они собирались переезжать. «Господь пошлёт тебе покой, весёлый человек», — напевали невидимые динамики в коридоре. Где-то там, на Земле, приближалось Рождество.
***
— Ну и почему я?
Вопрос был риторическим и просто ненужным — Шивон не собиралась отказываться. Но ты об этом спрашиваешь, когда тебя оставляют дежурить на Рождество.
— Потому что твоя очередь. Ты здесь год, и ещё ни разу не дежурила, — напомнила начальник станции. — Имей совесть.
— Она мне ещё зачем?
— Здесь на Рождество сплошная благодать, — сказала начальник станции. — Наши соберутся по приёмным центрам, будут пить и не будут ссориться с местными. У тебя есть всё, что надо, половина роботов будет активированной, доктор Дюпре остается работать, ему документы в ВАК посылать до первого января...
— А врач?
— У нас же лингвистическая станция, Шивон. Будет нужен доктор — вызывай девятнадцатый галактический или гагаринцев. Аптечный отсек знаешь где.
— Ещё кто-нибудь остаётся?
— А, ну да, — пробормотала начальник станции. — Мои стажёры, на четвёртом ярусе. Двадцать особей, пятнадцать наших, пять ксено.
— Стажёры? Они что, и на Рождество практикуются?
— Всё не так просто. За ними послали катер, чтобы отвезти на «Щербу». Там рождественская вечеринка для последних курсов. Но вокруг планеты сейчас заносы, со мной связывались с катера — даже в лучшем случае они будут здесь не раньше десяти вечера по местному.
«О, вести утешения и радости», — пел динамик.
— Я похожа на воспитателя детского сада? — уныло спросила Шивон.
— Будут шуметь — прочтёшь им лекцию.
— Как они?
— Да так себе. Хотя, казалось бы, всё у них есть. ИЭ-сканер, ЧМ-декодер и всё остальное.
— Мои университеты! Помнишь, как мы интонационные уровни карандашом рисовали?
— Помню. С крючочками. И лексикометрию на пальцах считали...
— И первые словари в «переводчики» забивали, поверх земных языков...
— Ага! И фонозаписи...
— ... на «костях»...
— А у этих — ЧМ-декодер. Иисус Мария.
Начальник станции торопилась. Она должна была лететь на «Гринберг», чтобы встретиться с мужем. Они работали на разных кораблях, и у них всё время не сходились орбиты, не совпадали вахты. Теперь она смотрела испуганными, но счастливыми глазами. И спешила.
— Если что-то случится — вызывай Центр. Хотя ничего не случится.
— Ну-ну, — сказала Шивон.
***
На самом деле Шивон никуда не собиралась. Не хотелось ей ехать на Первую Исследовательскую, где «зимовщики» радостно упьются по самую нейрофузу, отмечая первый год освоения Омелы. Её это вполне устраивало — остаться на громадной, вмиг опустевшей станции, бродить тенью отца Гамлета по зимнему Эльсинору, пробираться сквозь джунгли из серебряного «дождя», мимо шаров, таинственно мерцающих в свете генератора-ночника, будто маленькие неизвестные планеты. Вдыхать симулированный запах яблок и корицы. В тихой тоске по своей планете земляне украсили станцию так, что было не продохнуть.
— Межпланетный Лингвистический центр, с вами говорит Лингвистическая Исследовательская Станция, Омела. Я — доктор Шивон Ни Леоч, идентификация — ЗЕЛ, вторая категория. Сейчас — пятнадцать ноль-ноль, двадцать четвёртое — двенадцатое — две тысячи сто двадцатого по времени Станции и предположительному земному, принимаю дежурство.
— Слышу вас отлично, дежурный. Доложите ситуацию.
— Всё спокойно.
— Нам докладывали о «заносах» возле Омелы. Обращайтесь, если возникнут проблемы. До связи, дежурный.
— До связи, центр.
***
В комнате отдыха по спроецированному тёмному небу летел Санта Клаус на оленях. Стажёры пошутили: из искусственного снега слепили бабу и на выдающуюся белую грудь прикрепили бэйдж начальника станции. Вместо языка изо рта у скульптуры свисала чья-то «хвостовка».
Шивон хмыкнула и уселась у потрескивающего камина с журналом. Она приберегла для себя статью, но никак не хватало времени
В этот момент на Станции дрогнул и погас свет.
— Та-ак, — сказала Шивон.
***
— Межпланетный лингвистический центр? Здесь Омела. У нас проблемы. Нет света.
— Я предупреждал вас насчёт заносов. Сейчас трудности со подачей энергии по всей Омеле. Отсутствие энергии угрожает чьей-то жизни?
— В общем, нет, — сказала Шивон.
— Могут пострадать живые организмы, результаты научного исследования, редкие биологические экземпляры?
— Э... э, нет. Но запасы еды...
— Аварийный генератор работает?
— Только на одном ярусе. На остальных темно.
— Ну так зажгите свечи, — сказали из центра. — Рождество, как-никак.
***
— Что мы сделали с Богом, Лоран? — спросила Шивон.
— Нет бога, кроме ВАКа, — рассеянно сказал Лоран, уставившись в монитор. — И научный отдел — пророк его. Не знаешь, как пишется в протоколе по новым правилам — «решили» или «постановили»?
— По-моему, «решили». Ты помнишь, когда в последний раз был на рождественской мессе?
— Ma chиre, я француз. Мы все католики, но мы не ходим на мессу.
— Это странная планета, — проговорила Шивон, устраиваясь поближе к лампе. — Некоторые из их историй так похожи на наши...
— Десять страниц — это сколько в авторских?
— Один и шесть, по-моему... Ты шестнадцатую форму заполняешь?
Он кивнул.
Камин погас, но несколько островков света ещё держалось на аварийном генераторе. Лоран устроился в одном из островков и упрямо заполнял свои бумаги. Было неярко и уютно. Шивон остро ощущала резко возникшую, почти неудобную тишину в месте, которое было самим средоточием болтовни и щебета, которое трещало обычно на всех языках вселенной. Застрявший в глубине комнаты робот мурлыкал «Белое рождество». Шивон подивилась — какой программист и зачем научил его этому? Она хотела переключить робота, но передумала.
— Я исследовала их легенды, — рассказывала она. Лоран, похоже, её и не слушал, уткнулся в свой отчёт. С потолка ему на лоб свисала гирлянда, он время от времени убирал её досадливым движением руки.
— Ты же знаешь, история планеты — это история её легенд... Послушай. Мищевский опубликовал статью, мне прислали два дня назад. Так вот, письменные свидетельства доказывают, что Омела ещё не так давно была монолингвом.
— Что ж мы раньше не прилетели, — вздохнул Лоран.
— И вот, что интересно — по всем преданиям, по крайней мере, тем, что расшифровали, выходит, что распад на языки произошел в одной временной точке.
— Это же ненаучно, — сказал Лоран. — Как мы теперь пишемся — имя, идентификация, категория?
— Имя, идентификация, степень, код специальности, — перечислила она.
— Эти образцы, что, докосмической эпохи? — расстроился француз.
— Ты меня послушай, — сказала Шивон. — Если верить легендам, распад произошел во время крупного строительства в зоне номер три.
Лоран набрал код специальности и задумался.
— Не ноль пять, а ноль два, — сказала Шивон. — Синхронно-компаративное ксеноязыкознание. Ты не был в зоне номер три, а я была. Этот город — он недостроен. Выглядит так, будто в один прекрасный момент все просто бросили строительство и разошлись.
Лоран молчал.
— И вот еще. Зона номер один. Наше подопечное отделение. Так вот, в этой зоне омельцы не жили изначально. Произошел массовый исход из зоны четыре-два.
— Понятно, — сказал наконец отвлекшийся Лоран. — Сорок лет блуждания по пустыне? А море перед ними не расступалось?
— Об этом тоже рассказывается в легендах, — вполголоса сказала Шивон, которую вдруг пробрала дрожь.
— Ma puce, ты мыслишь земными категориями. За это даже стажёров ругают.
— А Окаменевший город, Лоран? Его так зимовщики называют.
— Иди поищи, может, там найдётся статуя жены Лота, — засмеялся Лоран.
Шивон казалось — уж он-то, в такой вечер, сможет её понять.
— Я иногда думаю, — тихо сказала Шивон, разглядывая осколки света в гирлянде, — Может быть, Бог писал этот сценарий не только для нас?
— Разве это не обидно?
— По-моему, нет, — она покачала головой. — Мы-то, если уж совсем честно, испортили Божий план. Может, у кого-то получится лучше...
— Скоро заберут твоих стажёров? — спросил Лоран.
— Обещали к вечеру.
— Роботы в столовой готовят вино и индейку. Уж не знаю, для кого. Может, присоединимся?
— У них там что, вечеринка? — раскрыла глаза Шивон.
— Кто их знает... Да ладно, пока это не противоречит трём законам...
— Я на вахте, — сказала Шивон.
— Тебе не надоело? Всё время быть на вахте?
— Будто я просилась, — сказала Шивон.
— Ты ведь понимаешь, о чём я.
Она потянулась и убрала от его лба гирлянду.
В ухе зазвонило.
***
— Помогите! — в панике кричал человек. — Помогите! Я в яме! Я не могу выбраться! Чёрт, кто-нибудь!
— Сэр, пожалуйста, успокойтесь. Успокойтесь, прошу вас. Назовите ваше имя и идентификацию.
— О, господи! Джон Уэнрайт, ЗАК! О, боже! Они упрятали меня в яму и не дают выбраться!
ЗАК. Землянин, американец, коммерсант. Хуже не придумаешь.
— Спокойно. Спокойно, Джон. Меня зовут Шивон Ни Леоч, я дежурный лингвист, я постараюсь вас вытащить. Можете рассказать мне, как вы там оказались?
— Я... Ох... Я просто хотел добраться до тридцать четвёртой базы, а на этой трижды клятой планетке не летает ничего!
— Вас предупреждали о заносах?
— Да идите вы!
— Джон, продолжайте, пожалуйста.
— Я думал добраться на вездеходе, а потом эта штука сдохла! Я решил дойти до ближайшей базы и попросить помощи, а они... они меня сцапали! Упрятали в яму! Господи, она глубокая! Я просил их отпустить, а они ни в какую!
— Просили? — Шивон начинала понимать. — Джон, у вас есть традуктор?
— Он заглох!
— Где вы его взяли?
— Купил, где взял!
— Вас предупреждали об ответственности за пользование пиратскими копиями?
— Да идите вы! Вытащите меня отсюда!
— Вы только что нанесли им смертельное оскорбление, Джон. Вы побрезговали их гостеприимством.
— Слушайте, Шинейд, как вас там, пожалуйста, я не хочу умирать в яме. Не хочу умирать в Рождество!
— Всё будет в порядке, — сказала она несколько утомлённо. — Дайте мне с ними поговорить. Вы можете передать кому-нибудь из них рацию?
— Что? — изумился мужчина.
В конце концов ему это удалось; на мониторе Шивон увидела тёмно-фиолетовую голову омельца.
— Простите, — сказала она. — Мой земляк неправильно вас понял. Мы неправильно вас поняли, мы просим прощения, мы не хотели ничего плохого.
Сколько раз ей уже приходилось произносить эту фразу? На скольких языках? Самое используемое предложение, которому студентов учат теперь сразу после «меня зовут...»
Ночи на Омеле под тёмным бордовым небом всегда опасны, а во время заносов — тем более. Омельцы заметили гостя-землянина, бредущего без всякой защиты перед самым наступлением темноты, и решили приютить его в своём временном убежище. Неизвестно, что наврал пиратский традуктор, но землянин так и не поверил, что они хотели добра. Омельцы ещё долго уговаривали Шивон оставить гостя с ними: ночь на дворе, куда он пойдёт...
— Откуда вы знаете, что они говорили правду? — бушевал выбравшийся из ямы Уэйнрайт. — Может, они сожрать меня хотели? Может, они вам лапшу на уши вешают?
— Может быть, — согласилась Шивон. — Мы всегда допускаем такой риск. Мы ведь на другой планете, Джон. Если здешние хозяева вас пугают, может, вам просто начать возить груз из Мичигана в Массачусетс?
— С индейцами мы меньше церемонились, — пробурчал торговец.
— Что, — сказала она, — вы хотите, чтоб с вас сняли скальп?
***
Выключив связь, Шивон про себя поблагодарила ответственных за миссию, которые из аварийных номеров первым давали номер лингвистов. Спасатели — ребята простые: прилетают, стреляют, спасают. А им на этой планете ещё жить. И когда, в конце концов, будут уже снабжать штатских нормальными традукторами?
***
Стажёров неожиданная тишина тоже оглушила. Они собрались в потемневшей аудитории и растерянно вертели головами. Две последние недели они провели в постоянной суете: снимали последние показания с фоносинтезатора, наспех доделывали учебные программы для традукторов, шумным муравейником копошились в лабораториях. Они дописывали отчёты о стаже, досдавали минимумы, знаки и блоки, гонялись с яруса на ярус за преподавателями, чтобы получить оценку за стаж и характеристику. Теперь синтезаторы молчали, забытым багажом оставленные в пустых лабораториях. Неожиданное безделье принесло лишь тянущую пустоту и недоумение.
— Света нет, — сказал кто-то.
На станции быстро холодало.
Шивон от нечего делать попыталась погонять стажёров по действиям лингвиста в экстремальной ситуации, но та же пустота сквозила в их ответах. В конце концов она засадила их за транскрипцию.
***
— Омела вызывает центр. Я дежурный лингвист, отправляюсь делать внешний обход согласно инструкции. У пульта оставлен вахтенный робот.
— Счастливо прогуляться, дежурный.
— Спасибо, центр.
***
Два стажёра — юноша и девушка, оба земляне — увязались за ней, рассказывая, что профессор Сташефска уехала и забыла внести зачёт в их последний список оценок. Так врать стеснялись, даже когда сама она, Шивон, была стажёркой.
— На чем завалились-то? — спросила она в конце концов.
— Профессор Сташефска сказала, что мы мало работали в поле, — жалобно сказала девушка. На бэйдже значилось «Лючия Морено».
— А вы вообще там были, стажёр Морено?
— Я всё время оставалась на станции, — она опустила глаза. — Конечно, всякий раз места на вездеходе не хватает. Мы же не знали, что так получится...
— Отец меня убьёт, — сказал юноша. — Впрочем, он убьёт меня уже за Рикки, а если ещё прибавить зачёт...
— Рикки? — удивилась Шивон. — Кхм... Это он или она?
— Это ксено, — ответила за юношу Лючия.
«Вот вам и смешанные группы, — подумала Шивон с неожиданным злорадством. — Получили, что хотели».
— Вам будет очень трудно, — сказала она осторожно.
— Им уже, — сказала Лючия.
Они дошли до самых ворот станции, отгораживающих их от ещё не прирученной неизвестности. За воротами — угрожающе-красивое небо, из бордового уже ставшее почти сизым, и тёмно-красный камень местных селений, напоминающих о выдуманных марсианских городах. А вот снега здесь не было, и не будет никогда.
— Может, присядем? — сказала Шивон. — Здесь всё равно лучше, чем внутри.
Они присели, прямо на камни, — первые, просочившиеся на земную территорию, первые, оказавшие гостеприимство.
— Думаете, мы правда будем здесь жить, доктор Ни Леоч? — спросил мальчик.
Она пожала плечами:
— Мне почему-то кажется, что Омела нам не враждебна. Старые раны не ноют, понимаете? Я давно летаю, мне можно верить.
Стажёры замолчали так уважительно, что Шивон почувствовала себя динозавром.
— А вы были в зоне номер один? — спросила Лючия.
— Естественно.
— А вы видели ту пару, что живёт отдельно? В тех... камнях за стенами?
Шивон кивнула. Мысли о той паре вызывали у неё печаль, но с какой-то стороны и обнадёживали. Двое, жившие за пределами Зоны, явно нагрешили, и их выставили прочь. Как по-человечески. Шивон даже разговаривала с ними, оба были любезны, но ничего значащего ей узнать не удалось.
— Психологи говорят, это как-то связано... с нарушением системы личных отношений. У нас бы сказали — сексуальных или даже брачных. Здесь это не совсем то... но для появления плода требуется определённая совместимость. Впрочем, вам это лучше расскажут биологи, — она вдруг почувствовала себя учителем, объясняющим младшим классам про тычинки и пестики.
— Ох-х... — сказал мальчик, явно опять думая о Рикки — кем бы оно ни было.
— А правда, вовсе не похоже, что Рождество? — сказала Лючия.
***
— Центр, вызывает Лингвистическая Станция Омелы. Мне обещали, что за моими стажёрами прибудет катер, не позже двадцати двух по местному. Сейчас уже двадцать три, катера нет. Может, вы поторопите его, пока они не транслитерировали всю Станцию?
— Омела, это центр. С вашим катером проблемы, в области Омелы заносы, у катера случился сдвиг по нейрофузе, и его затабулировало... в общем, его сейчас ищут. Как только найдут, отправят к вам.
— Я знаю кого-то, у кого сейчас будет сдвиг по нейрофузе, — печально сказала Шивон.
— Но ведь обещали! — негодовали собравшиеся в главном холле стажёры.
— Он должен был прийти!
— А вечеринка! Мы же не успеем!
— А как...
— И что мне делать с этими яслями? — вопросила Шивон.
— Почему вы у меня спрашиваете? Думаете, вы у меня одни такие? Ждите Деда Мороза, может, он отвезёт их на санях?
— А не пойти ли вам, центр?
— А не пойти ли вам, дежурный?
— О, ч-чёрт, — сказала Шивон. — Теперь я потеряла картинку.
***
Ей только удалось загнать стажёров в аудиторию под присмотром очумевшего от документов Лорана, который сразу начал травить им байки, как замигала кнопка внешнего вторжения. Лючия ходила за ней, как приклеенная, — видно, всё надеялась на зачёт.
— Доктор Ни Леоч, у нас гости, — сказал дежурный робот.
Она узнала их сразу. Те самые, живущие за пределами города. Совпадение точь-в-точь для рождественской ночи. Один из них держался странно: вздрагивал, переливался, тревожно менял цвета. Другой смотрел на Шивон так виновато, что она сразу поняла: что-то не так.
— Ваш... партнёр... болен? — спросила она у второго. Тот по-человечески помотал головой и сказал что-то непонятное. Повторил несколько раз, но традуктор не уловил.
В этот момент внезапно позеленевший партнёр тихо съехал на пол «предбанника».
Шивон велела роботам тащить его в главный холл. И позвать доктора Дюпре.
— У нас экстренная ситуация.
Под ногами у неё путалась Лючия.
По опыту Шивон знала: если праздничной ночью нужен врач, лучше вызывать гагаринцев.
У гагаринцев ответили сразу:
— Сестра Харриет, ЗАМ. Станция, я вас не вижу!
— Нас никто не видит, — сказала Шивон, — У нас заносы, кажется, картинку обрубило напрочь. Сестра, у нас тут проблемы.
— Какого он цвета? — потребовала Харриет, когда Шивон ей рассказала.
— Цвета? Ах ты... — Шивон потребовала у роботов — переключить весь свет на главный холл. Стало легче. — Зелёного с голубым. Голова тёмно-синяя.
— Это самка. В смысле, то, что мы называем самкой. Так... Шивон... посмотрите, есть у неё на боку нарост?
— Н-нарост? — она всегда боялась трогать инопланетян руками. — Секунду.
В этот момент партнёр «самки» разразился жаркой и длинной речью, из которой выкрученный на полную мощь традуктор не понял не слова.
— Стажёр Морено! Вы когда-нибудь пользовались ИЭ-сканером?
— Я... ну...
— Неважно! Сканер в третьем ящике, живо! Всё будет хорошо, — успокаивала она «самца». Тот, похоже, страдал синдромом Туретта в тяжёлой форме и не слышал ничего, что говорила Шивон.
— И... интонации восклицательные... — пробормотала стажёрка.
— Без вас слышу! Эмотивные показатели?
— С-страх... Беспокойство...
— Сколько?
— Двадцать по шкале! Ненормально для этой особи! — вспомнила Лючия.
— Ненависть, злость, отторжение?
— Нет, всё в норме. Только страх.
— Ну так успокойте его! Мне надо осмотреть партнёра.
— По-моему, это партнёрша.
— Стажёр Морено, вы мыслите земными категориями.
— Шивон! Я спрашиваю, есть ли у неё на боку нарост? — требовала Харриет из невидимого приюта гагаринцев.
Шивон мысленно перекрестилась и перевернула самку на бок. Нарост был, и достаточно большой.
— Цвет и форма? — спросила Харриет.
— Овальный, ровный, тёмно-зелёный, — тихо ответила Шивон. До неё начинало доходить. — Только не говорите мне, что это...
Она готова была поклясться, что Харриет хихикнула:
— Поздравляю, Шивон. У вас тревога по коду два-эр, что значит — Рождественские Роды.
Харриет сказала, что немедленно отправляет акушерку-омелку, но, видите ли...
— Знаю, заносы, — мрачно сказала Шивон, — за, мать-его, носы.
В этот момент тёмно-фиолетовая конечность отшвырнула её от «роженицы». Шивон отлетела к дальней стене. У окружающих роботов тут же выдвинулись лазеры. Кто-то из собравшихся на шум стажёров выхватил «Луч».
— Стойте! — заорала Шивон. — Никто не стреляет! Спокойно! Послушайте меня, — она не очень хорошо говорила на омельском, но выбирать не приходилось. Глаза-в-глаза — это всегда лучше, чем через традуктор. — Я хочу вам помочь. Мы хотим вам помочь.
Но он не слушал; опять что-то верещал, за своим зашкалившим страхом уже не в состоянии понять, что ему говорят.
В этот момент в холле раздался нежный женский голос:
— Тихая ночь, святая ночь...
Шивон обернулась. Стажёр Лючия Морено пела тихо, будто колыбельную, глядя на фиолетового омельца.
— Усни в блаженной тишине...
Он застыл, будто заворожённый. Потом подошел к Лючии — Шивон упреждающе подняла руку. Потом сел на пол прямо у ног стажёрки.
— В блаженной тишине... — пропела та.
Все молчали.
— Мы хотим помочь вам, — снова проговорила Шивон, и на сей раз он понял.
— У вашей партнёрши сейчас будет потомство, — сказала она. — Это ваше потомство?
У него был почти по-земному печальный взгляд.
— Это ваше потомство? — снова спросила она. — Мы не собираемся никого судить.
Взгляд оставался печальным. Шивон поняла наконец, за что их выгнали из города.
— Шивон! Вы меня слышите? — надрывалась по-прежнему невидимая сестра Харриет. — Мы не можем тянуть! Вам придётся принимать роды!
***
Им пришлось вынести «роженицу» за ворота Станции, к местной мелкой речушке. Младенцы здесь рождались с плавниками, и их следовало сразу же погружать в здешнюю жидкость. Земная вода для этого не подходила. Прибежал Лоран, испугался, когда Шивон сообщила ему:
— Мы рожаем!
***
Над Омелой горели непривычные звёзды. Шивон расставила роботов в ряд, чтоб светили. Роженица иногда тихо стонала, и ей отвечал партнёр, которого держала под конечность стажёрка Лючия, время от времени мурлыкая рождественскую песенку.
— Всё будет хорошо, — сказала Шивон неизвестно кому. — Всё будет хорошо.
Она послала вверх «пчёлок», надеясь, что хотя бы они передадут картинку, но в приюте ордена Гагарина их по-прежнему не видели.
— О’кей, Шивон, это легко, как божий день, — пообещала сестра Харриет у неё в ухе. — Подвигайте нарост туда-сюда, вы почувствуете, как он расшатался — будто молочный зуб.
— Есть, — сквозь зубы сказала Шивон.
— Погрузите мамочку наполовину в воду.
— Есть.
Партнёр успокоился; наверное, видел, как то же самое делают местные повивальные бабки.
— О’кей. Плод — внутри нароста, как в мешочке, чувствуете, как он скользит у вас под руками?
— Уг-гу...
— Высвободите его так, чтобы плод сразу оказался в воде. Мешочек отпадёт сам собой.
Шивон сражалась минут десять.
— Н-не выходит. Он... Его будто закупорило...
— Цвет?
— Пурпурный. У обоих.
— Доктор Ни Леоч, у вас акцент усилился, — услужливо сообщила стажёрка, — и страх на эмотиве вышел из нормы.
— Стажёр Морено, вы вроде как зачёт хотели? — процедила Шивон сквозь зубы.
— У нас нет выхода, — сказала сестра Харриет. — У вас есть что-нибудь режущее?
— Эй, я не буду делать ей кесарево! — испугалась Шивон. — У меня на бэйдже написано «д.ф.н.», а не «д.м.»! Где ваша акушерка?
— Да успокойтесь вы, — сказала Харриет. — У нас первый курс такое делает!
— Скальпель?
— Земной не подойдёт, слишком плотная ткань.
Лоран протянул ей «Луч». Она вздохнула, нажала на кнопку, выпустила тонкую полоску лазера.
— Тихая ночь, святая ночь, — заливалась пуще прежнего стажёр Морено, стиснув пальцами фиолетовое плечо омельца и не отрывая взгляда от эмотивной шкалы на сканере.
— Всё будет хорошо, — сказала Шивон мамочке на своем омельском. — Сейчас мы достанем ребёночка... Сейчас...
Наверное, со стороны это было не сложнее, чем освободить индейку из вакуумной упаковки. Это сравнение пришло ей на ум позже, и тоже было вполне рождественским. Но в этот момент, осторожно орудуя лазером под доносившиеся, казалось, из тумана, инструкции сестры Харриет («осторожно... только самый край... раздвигайте руками... не повредите плод...»), она успела пообещать себе, что ничего больше... никогда... ни за что... только бы этот малыш родился. Только бы, пожалуйста... Отче наш, иже еси на небесах, да святится имя твоё, да пребудет царствие твоё... Хлеб наш насущный...
Освободившийся от держащего его мешка новорождённый булькнул в воду. У Шивон упало сердце, когда она увидела, как он уходит в глубину, — но через несколько секунд плавники расправились, и ещё один гражданин Омелы радостно забил конечностями по воде. Оставшаяся на берегу мамочка постепенно приобретала нормальный синеватый оттенок. Потом и она, брыкнув, соскользнула в реку. Партнёр, чуть подумав, нырнул вслед за ней.
— Я их вижу! — возликовала вдруг сестра Харриет. — Я вижу! Картинка вернулась!
Вдалеке вспыхнула рождественской гирляндой Станция, которой вернули свет.
— Ой, мама, — сказала сестра. — Я уж думала, всё. Я думала, обоих потеряем. Пурпурный — цвет близкой смерти, чтоб вы знали.
— «На п-первом к-курсе делают», — мрачно передразнила Шивон, удивляясь, как стучат у неё зубы. — Да сюда ещё никто не летал, когда вы были на первом курсе!
Ночь успокаивалась. Шивон наконец отдышалась.
— А ребёночек-то не от него, — сказала она сестре.
— А может, от Святого духа? — откликнулась та. — Правда, вам это ничего не напоминает? Мать, младенец, отец, который и не отец на самом деле... И три мудреца с дарами. Правда, я на мудреца не гожусь, я на сестру-то еле сдала...
Шивон огляделась. Лоран сидел у самой реки, смотрел сквозь, шевелил рукой в воде, развлекая новорождённого. Лючия стояла невдалеке.
— Когда вы диплом получаете? — крикнула ей Шивон.
— Без зачёта по стажу я могу его вообще не получить, — произнесла та рассеянно, будто её это не волновало.
— Да будет у вас зачёт, — сказала Шивон. — Это же Рождество.
Она подошла ближе, и они оставались так — три мудреца со странными дарами, и Шивон думала, как всё просто для сестры Харриет, кто она — евангелистка? Методистка? Её Бог, простой и дружеский, вовсе не похож на Бога её земли, сурового, измученного и фрейдистского. Но может быть... может, на этой планете всё и будет немножко проще? Может быть, отсюда Сын Его сможет увести их дальше, чем когда-то увёл с земли?
— Смотрите, — будущий доктор лингвистики Морено протянула руку. — Видите, там? Звезда зажглась.
***
— Межпланетный Лингвистический центр, с вами говорит Лингвистическая Исследовательская Станция, Омела. Я — доктор Шивон Ни Леоч, идентификация — ЗЕЛ, вторая категория. Сейчас — пять ноль-ноль, двадцать пятое — двенадцатое — две тысячи сто двадцатого по времени Станции и предположительному земному. На Станции восстановилась подача энергии, катер забрал стажёров. В остальном всё спокойно, докладывать не о чем. Жду сменщика.
— Слышу вас хорошо. С Рождеством, дежурный.
— С Рождеством, центр.
(с) И. Голдин, 2009